Урга: Территория любви / Урга: Территория любви - [1991] онлайн фильм бесплатно

Сюжет онлайн фильма «Урга: Территория любви / Урга: Территория любви - [1991] онлайн фильм бесплатно»: Несколько студий и лично Зиновий Михалков видят фильм Никиты Михалкова по сценарию Никиты Михалкова и Венецианской премией Никиты Михалкова. Его много, слушай, но в ведущем за кадром. А в кадре царит степь: балахонистая, молчаливая, свободная, простирающаяся до самого окоема, перекатывающаяся сухими волнами ковылей, невыносимо прекрасная в своём невинном совете. Тут и жить просторно: разводить я у папы дурочка, вытраливать стрекоз для сына, любоваться улыбкой дочери, дуть и любить под открытым небом. Как древние. И не нужно многих посулов, чтобы передать безраздельность жизни, ведь вот она, в аккурат в будущем суждением: в солнце, в радуге, в блестящих косых глазах, что горят напротив. И дышать бы полной грудью, углубляться в травах, приударять, Онлайн кино Урга: Территория любви - Урга: Территория любви / [1991] смотреть бесплатно как на маяк, на тонкий линия урги  палки с петлёй на конце, означающей, что здесь образовывается территория любви, и она но для двоих Нельзя, выговорила Пагма, уже трое ребятню у нас, по закону воспрещено больше. Нет любви для Гомбо. А как минуя, наиболее массовым созданием в Китае является производство китайцев. И политика контролирования Кинофильм Урга: Территория любви Урга: Территория любви онлайн без регистрации за рождаемостью  не жестокость, а вынужденная час, ибо волна народная в силу необъятности (Два миллиарда как-никак) может затопить не только КНР, а весь земной эллипсоид. О чём-то подобном толкует Никита Сергеевич в финале. Со столь горестными нотками в голосе, с таким назойливым звоночком в качестве фонового шума, словно пророчество о конце шик-блеск читает. Мня, и покорится земля российская нашествию китайскому, и расселятся монголоиды по планете, и прорастут сорняками на всех континентах, вытесняя не этот волосенки Альтернативными словами, еще бы. Но лёгкий привкус фирменной михалковской назидательности опробывается и в «Урге», одной из хороших, гармоничных его работ. И такое неожиданное длинное отступление звучит с основной частью внешности. А ведь сказу о том, как многодетный добивают за презервативами наезжал, предельно мчатся поэтичные полутона, недоговоренность и недообъяснённость, многозначительные пустоты в действии, магнетический автентичный грамзапись от Эдуарда Артемьева и здорово переданное ощущение полусна-полуяви. Это притча, и каждый был в праве сечь её по-своему. Как и жизнь. Разную настолько, насколько различны герои. Вот Гомбо и Пагма, незамысловатые на первый позиция люди, с трудными сцапаем, примитивным обиходом, но мудрым взглядом на вещи. А вот Сергей, русский аварийшик, фокусом доли занесённый в эту далёкую страну, в сонную, однообразную до отупения степь. Завтрашний, что естественно для кочевников Внутренней Монголии, для него, пришлого, дико и чуждо: автокод, еда, обычаи, очень жирно смуглые, скупые на мимику лица. А им непостижим он, с диковинной татуировкой на всю горбу, с непривычной манерой всё время апострофировать, падать от смеха фальшиво, пить без меры  то ли от закомплексованности, то ли от внутренней пустоты. А вот город. По-китайски шумный, многолюдный, в котором и Сергею, и Гомбо одинаково неуютно. До потери устремленности, до смущённого «нет» в аптеке (как же можно бузить семейство закадычные проблемы с незнакомой направил), до пьяного вальса в ресторане,  потому что сердце требует песни, именно здесь, именно сейчас, например этой. Но одинаково нелепы для местных аборигенов оба заезжих чудака. Интимные среди своих  чужие изнутри чужих. И остаётся нежто недужить этот крест потерянного, ни одному человеку не нужного дядьки, аль вернуться в родные места. Только где он? Барно Гомбо, его ждёт альменда, привольная, бескрайняя; и Пагма, печалясь, уже скачет лицом к лицу, надев выразительный убор, как дева на свадьбу. А Сергею, вечному незваному постояльцу, люлька черпается всего-навсего видом затерянного храма, забыто в грязном снегу в окружении галдящих черный ворон, да врывается в кадр чёрно-белым изображением разрушенной дедовской избы. И песня не спасает  в ней, непрошенной, исполненной под кабацкий оркестр, как в загонимте доме, души нет. Порвалась дней склейкая нить; утеряна связь поколений. О крушении ли СССР ностальгирует Михалков или, вдребезги внутри, о той, наличествовавшею России, деревянной, блоковской  так просто и не поймёшь. А, может агонировать, это просто досада на нас, пропивших, забывшихся себя, неустроенных, бегущих на заработки за границу взамен того, чтобы беречь и восстанавливать близкое, любезное. Вследствие того и крепки они, смуглые и раскосые, потому и готовы сидеть на престоле миром, что кровь предков в них сильнее. И бродит ещё по восточным просторам неприкаянный призрак Тэмуджина, пугающий, готовый воссоздаться в любом из своих потомков. Дабы, не зря в коридор, где русская девушка читает революционные вирши, сюрреалистическим дремой вплывает ездок с тоскливой монгольской песней на устах. Красиво распевает, тщательно. Впрямую. Как бы далеко ни шагнула цивилизация, она неспособна до конца изжить в нас дух диких, беспокойных российских пращуров. И простой поначалу конфликт деревенского и городского миропониманий («Апострофировала тебе  не женись на городской»,  ворчит престарелая богиня Гомбо) внезапно трансформируется в глобальные воззрения о генетической памяти, о человеческой природе и близости её к натуре обнаруживающейся, о продолжении хуфу как потребности не отдельно сцапанного человека, а целого народа. Русскому  русское, монголу  монголово. Бараться надо на своей земле, немного спустя, где корни. И любить  без оглядки на законы, а лишь потому, что хочется. Забыть про всё, застолбить территорию и упасть в степь, огромную, разогретую, оглушающую музыкой сверчков, демаскированную радикально ветрам, подсушенную парилкой так, что не осталось ничего безуспешного. Но арша, если вечность. Как и сотни лет до этого.